"Кто не возьмет креста своего…, | тот не достоин Меня." (Мф, XVI, 24). Эти заметки пишутся через год после того, как автору довелось побывать в местах, где "…великий святой Русской земли Серафим Саровский наставлял, вразумлял и поучал каждого обращавшегося к нему…", местах, бывших в позднейшее время сверхсекретным (до легендарности) объектом "Арзамас-16", где творилась паритетная со всем остальным миром ядерная мощь СССР. И хотя не вся "полова" еще отсеялась (это будет видно из дальнейшего), автор в силу своей малой искушенности в жанре, а также из опасения, что с "водой" поверхностных впечатлений будет выплеснут и "ребенок", позволил себе взяться за перо. Для автора это не только путевые заметки, но и глубоко личный рассказ о свидании с ядерным воплощением "ужасной Лилит", под устрашающей тенью которой проходила его жизнь и жизнь его современников и которая во многом определяла их modus vivendi и modus operandi, и определяет сейчас. Оно запомнилось мне навсегда, ярко, какими остаются в памяти важнейшие события жизни.В сентябре прошлого года "Арзамас-16" или в его нынешнем легализованном именовании - Российский федеральный ядерный центр - ВНИИЭФ выступил организатором международной конференции "Свойства возбужденных состояний атомных ядер и механизмы ядерных реакций". Это была не первая гражданская инициатива ВНИИЭФ. Пятью годами ранее им же был успешно проведен международный семинар по точным измерениям в ядерной спектроскопии. Тематика сентябрьской конференции была достаточно обширна - от фундаментальных вопросов до актуальных прикладных научно-технических проблем. ПИЯФ был широко представлен на конференции. Сотрудники института направили на нее более десятка докладов. Два из них, профессора Г.А.Петрова и доктора физ.-мат. наук И.А. Митропольского, были вынесены на пленарное заседание - для заслушивания и обсуждения всеми участниками конференции, остальные обсуждались на секциях, в которых проходила работа конференции. Как знак времени можно рассматривать серьезное внимание, уделенное на конференции электроядерной проблематике и трансмутации. Ряд докладов этой тематической направленности был представлен Дубной, Объединенным институтом ядерных исследований и международной коллаборацией "Energy plus transmution". В этом же ключе от "лица" синхроциклотрона ПИЯФ был сделан наш доклад. Доклад был принят хорошо и вызвал заинтересованное внимание специалистов. И как следствие, вскоре после конференции (еще не были изданы ее труды) последовал запрос из Курчатовского Института атомной энергии на получение его текста. Текст доклада вошел в труды конференции и опубликован в "Вопросах атомной науки и техники" за 200 2 год.Несколько подробнее о физической (технической) стороне ADS и ATW проблем, с которыми соотносилось содержание доклада. ADS - от английского Accelerator-Driven Systems - подкритические ядерные сборки (системы), управляемые ускорителем заряженных частиц, ATW -от английского Accelerator Transmution of Wastes - трансмутация радиоактивных отходов с помощью ускорителя - общепринятые сокращения для электроядерных систем и трансмутационных технологий с использованием ускорителя. AD системы как это видится сегодня) принципиально отличает исключительно высокая ядерная безопасность и в этом их привлекательность для ядерной энергетики. А ATW технологии - это реальная возможность коренным образом перерабатывать отходы ядерно-топливного цикла, в первую очередь особо долгоживущие. О чем конкретно идет речь? Из всего множества радионуклидов, входящих в состав радиоактивных отходов (РАО) ядерно-топливного цикла, выделяют те, захоронение которых сопряжено с наибольшими трудностями. Это, в частности, долгоживущие радионуклиды: технеций-99 (период полураспада Т1/2 = 200 тыс. лет), йод-129 (Т1/2 - 17 млн. лет), цезий-135 (Т 1/2 - 2 млн. лет), плутоний-239 (Т1/2 - 24 тыс. лет), а также радионуклиды, образующиеся в особо значительных количествах, хотя и имеющие относительно меньшие периоды полураспада: стронций-90 (Т1/2 = 28,5 лет) и цезий-137 (Т1/2 = 30 лет). При облучении мишеней, изготовленных из этих радионуклидов, пучками высокоэнергетичных ускоренных частиц происходит множество ядерных реакций. В результате реакций радионуклиды превращаются (трансмутируют) в другие, безопасные, которые вполне могут быть захоронены обычными способами, без риска оставить будущим поколениям Землю, перегруженную ядерными отходами.Но … всему этому должно предшествовать создание мощных ускорителей-драйверов, в которых протонам сообщается энергия 1 ГэВ. Такая энергия выбрана не случайно. Она обеспечивает в применениях наилучшее соотношение между затратами на ускорение протонов и числом вторичных нуклонов, образующихся в каскадно-испарительных процессах при взаимодействии первичных протонов с ядерной мишенью. В ATW технологиях также вполне оправдано применение протонов с энергией 1 ГэВ. Во-первых, такая энергия достаточно высока, чтобы "дробить", если необходимо, любые атомные ядра на мельчайшие части (представьте себе циклопическую кофемолку, перемалывающую хорошо прожаренные кофейные зерна). Во-вторых, сечения многих ядерных реакций глубокого расщепления достигают почти "максимума" при такой энергии (если к тому же соотносить их с затратами на ускорение протонов до 1 ГэВ, а не до 1,5 или 2 ГэВ).В этом отношении четко работающий синхроциклотрон ПИЯФ, ускоряющий протоны как раз до энергии 1 ГэВ, почти идеально подходит как для решения ADS проблем (несмотря на свои заслуженные годы), так и для отработки пилотных ATW технологий, их ядерно-физических аспектов. Работы такого плана частично проводятся на синхроциклотроне. Хочется надеяться, что они найдут место в одной из региональных научно-технических программ и получат необходимую поддержку Правительства Ленинградской области. Актуальность работ очевидна, к тому же на ЛАЭС все острее встает вопрос об утилизации и захоронении РАО.Все сказанное до сих пор в какой-то мере формализованная часть энграммы, своего рода ее abstract. Теперь "по-жизни".Чтобы быть правильно понятым, без передержек, мне придется начать издалека. Вторая половина сороковых годов прошлого, XX века. Город в Предуралье, куда в 1942 г. с Ленинградского фронта был откомандирован отец, а потом эвакуировалась вся семья. Кузнечно-прессовый цех огромного завода, всю войну безостановочно ковавший автоматы ППШа. Два или три года, как кончилась Отечественная война, но работа в цехе идет в том же напряженном режиме, безостановочном темпе. Выделываются не ППШа, не "трехлинеечки четырежды проклятые", не карабины Симонова, а знаменитые ныне (и сколько же раз проклятые и благословенные?) АК-47, автоматы Калашникова. "Стрелялки", как их называла жена конструктора в домашней обстановке. Мимо окон цеха, отделенных от тротуара небольшим палисадником я мальчишкой - младшеклассником ходил в школу. И иногда, завороженный сполохами огней в цехе и частыми ударами пневматических молотов, так что вздрагивала земля, останавливался напротив запыленных окон. На стене цеха, выходящей за палисадник, афиша: "Атомная энергия. Лекцию читает доцент Механического института". На лекцию я из-за занятости отца попасть не сумел. Но жгучий интерес к огромной силе атома, уже разрушительно и жертвенно проявившейся в Хиросиме и Нагасаки, раз возникнув, в последующие годы не только не уменьшился, но, наоборот, лишь усилился. В средних классах перечитывались "атомная" книга Г.Смита, журналы "Новое время". Навсегда врезались в память строки о полуразрушенных стенах судостроительного завода в Нагасаки, в бетон которых атомной энкаустикой были вожжены силуэты погибших людей, о 180-тысячной человеческой гекатомбе в Хиросиме и гибели там сотен хибакуси позднее. Доступней становилась и другая литература "по теме". Возникало понимание как "шарик" из плутония, чуть больше 7-килограммового ядра, который атлеты толкают на спортивных соревнованиях, разрушает города и сжигает человеческую плоть. А сама бомба непроизвольно ассоциировалась с той, которая впечаталась в мозг, когда эшелон, в котором ехали в эвакуацию, подвергся бомбардировке перед мостом через какую-то речку на границе Ленинградской области. Истошно и тревожно гудел паровоз, эвакуируемые выпрыгивали из пульмановских вагонов и разбегались в разные стороны по заболоченной луговине. Были раненые, в том числе дети. Когда "немец" улетел, все снова погрузились в вагоны, поезд медленно тронулся. У моста, около телеграфного столба сквозь открытую дверь вагона (которая не закрывалась на случай повторения налета) я увидел серую, шарового цвета, в полтора человеческих роста бомбу, с кольцевым стабилизатором на хвосте. Головной частью бомба была воткнута в податливую землю. Наверное, это была одна из многих, которыми бомбился речной мост, не взорвавшаяся и обезвреженная саперами. Вот она-то и запомнилась как собирательный образ. Завораживающая сила атома одновременно отталкивала и привлекала. Хотелось постичь ее, быть ей сопричастным и противостоять. Это желание осуществилось на физическом факультете Университета. А дальше по времени было почти блоковское "ночь, улица, фонарь, аптека…" и т.д. (продолжить, и слова в перечне заменить соответствующими "теме" – Ю.М.). Постепенно, однако, эсхатологические видения, навязываемые обстоятельствами и СМИ с возрастом уходили на периферию сознания. Менялись как-то обстоятельства, и сапиентное восприятие жизни без грядущей ядерной ночи возобладало в подсознании, но
Коса ее единственный убор. Кого она коснется, тот с тех пор Прикован к ней, не может с ней расстаться. Замечание "по теме". Словосочетание "атомная бомба" в XX веке впервые употребил выпускник физико-математического факультета Московского университета, поэт Андрей Белый в 1921 году. В поэме "Первое свидание" читаем: "Мир – рвался в опытах Кюри Атомной, лопнувшей бомбой…" Авторская пометка в конце: "Троицын и Духов день. Петроград, 1921 года." Получению именного приглашения на конференцию, предшествовало помимо обычной в таких случаях отсылки аннотации доклада на русском и английском языках, также представление заявки участника. В заявке предлагалось сообщить всякие полезные сведения для устроителей конференции об авторе-заявителе, чтобы можно было идентифицировать его как некоторую конкретную личность, специалиста, а не просто случайную величину, возжелавшую быть на конференции. В приглашении без излишней навязчивости указывалось, как попасть в бывшую виртуальную точку на географической карте России, ту самую, о которой в те времена, когда там только разворачивались работы над "изделием 501", РДС-1 (одно из обозначений отечественной атомной бомбы), в беседах с приглашаемыми на работу говорилось неопределенно "В средней полосе России, недалеко от Москвы". Ныне это закрытое административно-территориальное образование г.Саров, как теперь официально именуется Арзамас-16. Здесь я оговорюсь, что далее в тексте, когда речь будет идти о ЗАТО г.Саров синоним Арзамас-16 будет, как и выше, употребляться без кавычек, когда же о РФЯЦ - ВНИИЭФ, "объекте" – в кавычках. Оставляя в стороне большую часть дорожных впечатлений (а дальняя дорога всегда приключение; так было и на этот раз; даже с несколько криминальным оттенком, но не о том речь), остановлюсь на конечном участке пути. Смеркалось, когда я оказался около Серафимо-Дивеевского действующего монастыря на площади, с которой уходил последний в этот день автобус в Саров. То, что это последний автобус, я понял как только подошел. Набит он был сверх всякой возможности и один страдалец уже висел в передней двери ПАЗика. Я присоединился к нему, и под легкие всхлипы пассажиров, бывших внутри, с решимостью человека, которому очень не хочется ночевать под монастырской стеной, стал внедряться внутрь автобуса, встав одной ногой на входную ступеньку. ПАЗик некоторое время еще оставался на месте, подбегали еще люди разного пола и возраста, которых тоже никак не привлекала перспектива коротать ночь у костра под монастырской стеной. В результате их усилий я был "вбит" и поднят на переднюю площадку автобусного салона. Стоять я мог только на одной ноге и зажат был так, что ребрам было больно. Дорожную сумку с "бумагами", дискетой доклада и минимумом вещей, которые берутся в дорогу, я держал в поднятой руке над головой. Это была, пожалуй, самая экстремальная поездка в моей жизни. Но все когда-то кончается. Примерно через час, предъявив "бумаги", я миновал саровское КПП, проходы в котором охраняли серьезные ребята в форме, с автоматами Калашникова в руках. Но это были уже не АК-47 (сколько времени прошло с той давней поры в Предуралье!), а модернизированные и доведенные АК-74. За КПП, в зоне, я очутился на аккуратно заасфальтированной площади, чем-то напоминающей гатчинский Коннетабль. Наверное, крутым длинным спуском к мосту через узкую протоку и тем, что обрамляли ее паркового вида липы. Подумалось, что в июле тут, наверное, солнечно и хорошо. Липы обильно цветут, жужжат пчелы и пахнет медом. Сейчас было тихо и сумеречно. Поодаль группа людей ожидала внутригородской транспорт. "Путешествие", хотя и длилось оно, начиная с Гатчины, уже 1,5 суток, однако еще не закончилось. Следовало как-то определиться с гостиницей. Гостиниц в Сарове несколько. Устроиться в "Центральной" мне показалось ничем не оправданной претензией. Я выбрал более скромную гостиницу ВНИИЭФ. На поверку оказалось, что это был самый правильный выбор. Во-первых, это была гостиница, ближе всего расположенная к Дому Ученых, в котором в последующие дни проходила конференция и работал Оргкомитет, во-вторых, это была "историческая" гостиница, в которой в "изначальные" времена жили "знаковые" фигуры того времени. Из "Воспоминаний" А. Д. Сахарова: "Поселили нас… в номере гостиницы в поселке ИТР (инженерно-технических работников) в 50 метрах от моего будущего коттеджа". В жилую застройку Сарова я въезжал, когда уже зажглись уличные фонари, а многоэтажные дома расцветились огнями. И вскоре поднимался по гостиничной ковровой дорожке (наследие прошлого? дань традиции?), идущей только до второго, генеральского? этажа, на третий этаж в свой номер. Наконец, можно было перевести дыхание, принять душ и с утра начать "освоение окружающей действительности". Если присмотреться к местности, то в омываемом рекой Сатис вытянутом большом холме, на котором расположена историческая часть Сарова, можно усмотреть кита из библии, ввергшего в свое чрево Иону, пятого из малых пророков. На голове этого кита стоит высокая колокольня Саровского монастыря – ныне эмблема города, и расположены другие сохранившиеся монастырские постройки. В том числе краснокирпичное здание, по местной терминологии "Красный Дом" "откуда есть и пошел" "Арзамас-16", в котором работали многие будущие "атомные" академики. Сегодня по числу мемориальных досок на фасаде "Красный Дом" вполне может спорить с известным "академическим" зданием на Васильевском острове Санкт-Петербурга. Неподалеку от колокольни расположено место, где в первоначальные времена около родника (ныне отведенного) Серафим Саровский проводил многие дни "в молениях на камне".Ныне на этом месте городской сквер. По левому и правому боку кита расположена жилая и иная застройка. В частности, упоминавшийся поселок ИТР с коттеджами, двумя гостиницами и Домом Ученых. Погода в первую неделю сентября в том году в Сарове стояла на редкость ровная. С утренней первой, легкой осенней свежестью, чистыми солнечными днями и безветрием. Удачное расположение гостиницы, в которой меня приняли, давало возможность всецело ощутить это. По утрам до начала занятий, неторопливо, вдыхая свежий утренний воздух, пройтись по улице, минуя бывший коттедж академика А. Д. Сахарова с пятью белоствольными березами "по фасаду" и тремя астрами, слегка подвявшими, вседневно лежавшими в проволочном кюве, прикрепленном к стене, оставляя обочь, за углом музей-квартиру Ю. Б. Харитона, теннисный корт, вдоль ажурных оград, местами обильно оплетенных диким виноградом, свежая зелень которого еще не была тронута осенью. Особенностью улицы, с которой я до того не встречался, было то, что не только тротуары и проезжая часть ее были заасфальтированы, но и кюветы тщательно забетонированы. Связано это по видимому с тем, что во время дождей по склону холма-кита льются бурные потоки воды, устремляющиеся к текущей неподалеку, параллельно улице реке Сатис. Работа конференции организована была должным образом. Расписаны и проходили в привычном порядке пленарные и секционные заседания. И как всегда, пользуясь либерализмом отдельных председателей секций отдельные, особо экспансивные выступающие "тянули одеяло на себя", отбирая время у тех, кто выступал позднее. В целом обстановка была самая дружеская, непринужденная. Какого-то особого, местного отягощающего колорита не чувствовалось. Наоборот, всячески подчеркивалась открытость и доброжелательность устроителей конференции. В досуговое время желающим показывалось все, что можно показать: исследовательские установки и испытательные стенды ВНИИЭФ, культурно-исторические и мемориальные места Сарова и его окрестностей. Музейное отступление. Музей крупного исследовательского института отнюдь не роскошь, а действенное средство воспитания сотрудников – "новобранцев". Храня и передавая в наглядной и впечатляющей форме достижения ученых старшего поколения их молодым коллегам, музей способствует укреплению традиций увлеченности научным трудом, наукой. Исподволь агитирует за достижение крупных результатов. Одновременно музей концентрирует мероприятия образовательного, академического толка для учащихся, перед которыми встает вопрос о профессиональном будущем, видя в них (и одновременно способствуя отбору) потенциальных молодых сотрудников института. Для людей со стороны, музей – концентрированное представление института, выражение его "не общего лица". Таков, в частности, музей ПИЯФ, созданный неустанными заботами Л.А. Колесниковой, при всесторонней поддержке дирекции института. Музей ВНИИЭФ отличается тем, что он преимущественно для людей со стороны, но не для всех, а тех кто допущен. "Музей ВНИИЭФ" его нейтральное наименование, номинация же по существу – "Музей ядерного оружия". В таком сочетании слово "музей" вызывает внутреннее несогласие. Возможно в будущем это когда-нибудь будет так. Но сейчас музейности в "ядерных Лилит" немного, разве только в отношении первых топ-моделей - "изделия 501" в обличьи РДС-1 или РДС-3Т (неофициально именовавшейся испытателями "Татьяной"), по сравнению с 58-мегатонной "кузькиной матерью" А.Д. Сахарова и Н.С. Хрущева. В один из 5 дней, когда закончились утренние заседания, я обратился в Оргкомитет, в его рабочую группу с просьбой о посещении музея, и сказал, что буду очень признателен, если получу на память свою фотографию около "первого экспоната". Были некоторые (частные, привходящие) обстоятельства, способствовавшие тому, чтобы просьба моя была услышана в полном объеме. Кстати оказалось и то, что служебный автобус от Дома Ученых в этот момент как раз направлялся к музею. Один или два телефонных звонка - и дело улажено. Непродолжительная поездка на автобусе и, показав охране свой бейджик участника конференции, я внутри внушительного зала, залитого солнечным светом через огромные, вытянутые почти на двухэтажную высоту окна. Как я уже говорил, все 5 дней погода в Сарове была лучше некуда. Там было все. Было представлено, чем жила и мучилась страна на протяжении жизни почти двух поколений. Слева была она. В форме гипертрофированной, готовой вот-вот лопнуть капли 1,5-метрового диаметра. Шарового цвета. С кольцевым стабилизатором, "спрятанным" внутри хвостового оперения. Зрительные впечатления от свидания дополнил документальный цветной видеоклип о первом взрыве. Даже в телевизоре - это было завораживающее своей документальностью зрелище для "служебного пользования", слишком удручающее. Получив фотографию, сделанную в "музее", я как бы воочию замкнул свой "атомный" круг: от первой афиши об атомной энергии, через Университет, многие годы работы с радиоактивностью, ионизирующими излучениями, до крайней формы воплощения этой энергии, к которой я смог прикоснуться. Гатчина, сентябрь – ноябрь 2002г. Ю.Миронов, начальник службы дозиметрии синхроциклотрона ПИЯФ |