Историческая хроника

Д. Гранин

Я все пытаюсь представить себе впечатление человека, попавшего сюда впервые. Обыкновенного человека, не специалиста, но отдавшего дань нынешнему интересу к физике и физикам, читающего газетные очерки об успехах науки, рассматривающего фотографии гигантских ускорителей и всевозможных таинственных аппаратов, над которыми склоняются напряженные лица ученых. Тишина, белые халаты, блеск приборов, самых мощных, самых чувствительных, самых огромных, самых мельчайших, - вот что должно поражать воображение, внушать трепет, благоговение. Киноочерки и кинофильмы, где в храмах науки священнодействуют мудрые старцы и гениальные отроки…

Пожалуй, после всего этого первым чувством будет разочарование. Комнатушки, десятки комнатушек – и в каждой теснота. Полки, заставленные до потолка приборами, а позади какие-то установки. Ободранный письменный столик, к которому пробираются боком шкаф с папками, рыжая грифельная доска. Стучит вакуумный насос, что-то гудит, потрескивает, душно…

                         - Ребята, одолжите плоскогубцы…

Парень в клетчатой рубахе, старший научный сотрудник, виновато оправдывается перед седоглавым неприступным стеклодувом.

Пожилых людей здесь немного. Всюду – юнцы, парни и девушки. И кажется, что это какой-то вуз,  а не знаменитый Физико-технический институт Академии наук. Да, очевидно, первое чувство – это разочарование. И это полезное чувство. Оно освобождает от надуманных представлений, после него начинается трезвое видение истинных примет большой науки.

Начинается удивление.

В одной из лабораторий мне демонстрируют электронный проектор. Эффектное зрелище, довольно-таки редкий случай в современной физике, когда наблюдатель может увидеть собственными глазами процесс на молекулярном и даже атомном уровне. В других лабораториях ничего подобного не встретишь. Где-то что-то свершается за толстыми стенками аппаратов, и видны лишь показания приборов и фотографии. А тут – пожалуйста, могут удовлетворить наивное и древнее желание, казалось бы, неосуществимое в мире бесконечно малых частиц и огромных скоростей, - увидеть воочию!

Стеклянная трубка, похожая на телевизионную. А в ней острие электрода. Тончайший кончик его – это фактически один кристалл в две миллионные сантиметра. Внимание! Гасят свет. Сейчас это лишь наглядная демонстрация, которая, очевидно, производилась не раз для любопытствующих журналистов. Я попросил показать, и мне показывают, разъясняя, что изображение на экране позволяет определить форму кристалла. Но через несколько минут про меня забывают – в разных местах экрана возникают и исчезают изображения – голубые кружки, разделенные посередине вроде кофейных зерен, кружки, разделенные на четыре сектора, сцепленные кольца.

Голубой свет дрожит на склоненных лицах тех, кто показывает, - Шредника и Комара. Они в сотый раз наблюдают за этой картиной и восторгаются, и переживают виденное со все возрастающим интересом.

      - Опять четверка? Долго держится?

           - Вот кольцо! И еще кольцо! Отличное кольцо!

Перед нами Неизвестность, к которой никак нельзя привыкнуть.

Первым несколько лет назад эти странные фигурки обнаружил американский физик Мюллер. Предполагали, что это некая проекция молекулы, что наконец-то удалось увидеть молекулу. Но, как бывает, первое и наиболее заманчивое решение не оправдалось. Разные металлы давали одни и те же изображения. Тогда А.П.Комар выдвинул идею, что эти фигурки – электронные волны, которые проходят через молекулу, как воздух через свисток. Молекула – волновод. Комар вместе с сыном вычислил и теоретически предсказал все фигурки, которые можно получить. В лаборатории начали их получать.  Удалось найти все предсказанные, кроме одной. В какой мере эти фигурки отражают свойства молекулы? Почему они крутятся? Почему одни и те же молекулы дают разные изображения?

Эта неизвестность, наглядная, вещественная, движущаяся – вот тут перед нами, волнует любого непосвященного.

Вообще писать о физиках следует крайне осторожно. Они немало претерпели от моды и не терпимы к журналистской погоне за сенсациями, ко всякого рода литературным ухищрениям.

Мне, например, давно хотелось написать об одном из наиболее замечательных наших молодых физиков – Володе Грибове. Вся его судьба, его дорога в науку своеобразна, интересна и поучительна. Однако Грибов решительно воспротивился моим попыткам, и я понял – дело тут не в излишней скромности. В такого рода очерках неизбежны приблизительность и условность, которые коробят человека, занятого тонким и сложным делом.

Снова длинные коридоры института, двери лабораторных комнаток, невыносимая теснота. А между тем в этих клетушках соседствуют целые миры, отдельные, непознанные. Внешность этих комнаток так схожа, но в каждой из них свои драмы идей, свои дальние и короткие пути к тому, что рано или поздно войдет в нашу повседневность.

Когда-нибудь в вестибюле Физтеха будет мраморная доска с именами великих физиков, работавших здесь. Там будут десятки имен, и каждое из них – эпоха.

В сущности отсюда в 1918 году, из этого особняка с белоколонным порталом на окраине Ленинграда, в Лесном, началась советская физика.

Организатором института был Абрам Федорович Иоффе. Его имя и носит институт. Один из крупнейших физиков века, Иоффе обладал еще и даром создателя, строителя научной школы. Он умел собрать вокруг себя талантливых энтузиастов физики.

Он умел предвидеть более перспективное направление, начать загодя их разрабатывать.

В стенах Физтеха Иоффе организовал Уральский физико-технический институт, Днепропетровский, Харьковский, Томский. Что значит «в стенах»? А то, что формировалась группа научных сотрудников – ядро будущего института. Оно продолжало расти здесь, в Лесном. Иногда по нескольку лет, пока строились на местах здания, группа определяла свою тематику, профиль и затем, отпочковавшись, обретя силу самостоятельности, переезжала на новое место.

В истории мировой науки трудно назвать другую научную школу, которая дала бы столько выдающихся ученых. С первых лет существования института Иоффе привлек к работе Капицу, Семенова, Кобеко, Френкеля, Чернышева, Обреимова, Скобельцына, Курчатова, Арцимовича, Алиханова, Давиденкова.

Один за другим сюда приходят молодые физики: Вальтер, Ландау, Кондратьев, Александров, Шальников, Маслаковец, Корсунский.

Я перечисляю имена, и каждое из них – это целая школа, направление, свои ученики, лаборатории, институты, но тогда они были просто молодыми физиками. Здесь было положено начало изучению полупроводников, прочности твердого тела, здесь зарождалась ядерная физика.

За каждым именем встают работы, составившие славу нашей науки. Известность в науке не зависит от количества статей, монографий, занимаемых постов, научных званий. Тут счет особый. В любой области физики сейчас печатают сотни и тысячи работ, выходят десятки трудов, журналов. Но вдруг в этом потоке литературы появляется работа, которая становится открытием, появляется идея – и тогда лишь возникает имя.

Физика за последние десятилетия развивалась быстро, как никогда. Под руководством Иоффе был создан Агрофизический институт. Из Физтеха ученые уезжали в Москву, где создавались институты уже под руководством Семенова, Курчатова, Капицы; в Ленинграде отпочковывались все новые институты. Из Физтеха уезжали в лаборатории Сибири, Украины, Белоруссии, Грузии. И там вырастали новые поколения физиков, у которых уже складывались собственные традиции. А Физтех публиковал работы своих новых талантливых питомцев – Константинова, Гросса, Жукова, Рывкина, Тучкевича. Через дорогу от Физтеха расположен Политехнический институт. Десятки лучших его выпускников приходили и приходят работать в Физтех. О Физтехе мечтают питомцы университета. Всего несколько лет назад сюда робко входили молодые, которыми сейчас гордится Физтех: Грибов, Ансельм, Стафеев, Афросимов…

Можно назвать еще много совсем молодых, но ведь и некоторым нынешним академикам член-корам в 1915-1920 годах тоже было по двадцать - двадцать пять лет. И они составили основу института. В сущности институт всегда был молодым.

То было удивительное время. Гринберг вспоминает, как в 1920 году надо было сделать электрическую проводку и руководство института обсуждало, где достать 150 роликов, обыкновенных фарфоровых роликов!

            В таких условиях институт должен был обеспечить разработку в Советской России актуальных проблем физики. Никаких материальных выгод занятие физикой не сулило. И шли работать лишь по любви те, для кого наука была страстью, ради которой можно было терпеть любые лишения. Страна была слишком бедной, она могла предложить ученым лишь право работать.

             Институт устремлен в будущее. Некогда оглядываться на свое прошлое, любоваться им, перебирать его. Приходится соревноваться, кое в чем догонять, держать первенство, Он давно уже не одинок – физических институтов много (сам породил), и надо работать изо всех сил, ежели хочешь быть на уровне современной науки.

             Прошлое присутствует здесь в сегодняшнем дне. А сегодняшний день института – это самый передний край человеческих поисков.

                                                   «Ленинградская правда» 1963г.

                                                   (дается в сокращении)