Глубоко потрясён смертью выдающегося физика и замечательного человека Владимира Андреевича Назаренко, которого знаю с конца пятидесятых как Володю. Его научные свершения и административная работа, включая в первую очередь руководство ПИЯФ, хорошо известны и не нуждаются в дополнительном описании, во всяком случае, с моей стороны. Скажу коротко – он был, на мой взгляд, несколько со стороны и с заметного расстояния, просто идеальным, сколь это вообще возможно, директором. Пост, награды и звания не портили его как человека – всегда отзывчивого и готового прийти ненавязчиво на помощь.

Многое приходит на память в эти печальные минуты и часы. Из всего выберу нечто во времени далёкое и весьма для меня личное, что, однако, существенно и тесно касается памяти Володи. Коллеги могут это или не знать по молодости, или забыть по старости.

Вообще, с годами память человека всё рельефнее отмечает далёкое прошлое, ища в нём приметы того, что произошло и происходит сейчас. Я познакомился достаточно близко с Володей, когда он, как член парткома (сейчас, возможно, это почти неэтично и неприлично вспоминать), курировал комсомольскую организацию ФТИ, где я оказался заместителем секретаря комитета комсомола (возможно, с чьей-то точки зрения это тоже не красит мою биографию) на один срок. Происходило описываемое в году этак пятьдесят девятом или шестидесятом.

Строптивый характер и излишняя говорливость привели меня после бурного, что было в тот период нередко, собрания и с подачи покойного профессора Н. В. Федоренко на этот пост. Наличие куратора в принципе противоречило тогда, равно как и сейчас, моему характеру. Поэтому, узнав о существовании такового, «я ждал, схватив рогатый сук», как писал поэт. Момент представился вскоре, когда я отказался по звонку инструктора райкома КПСС, послать назавтра большую группу комсомольцев ФТИ для уборки урожая (ситуация уже почти забытая, не правда ли?).

Дело было не в моей строптивости и не в протестном характере, а в реальной невозможности, поскольку комсомольцы, как, впрочем, и другие сотрудники, в конце лета ни тогда, ни сейчас, не баловали Институт своим присутствием. «Урожай не ждёт», - веско сказал инструктор, на что, вместо уместного манёвра, я нагло спросил: «А вы не знали об этом раньше?».

«Такой вопрос не проходит даром», ни тогда, ни, в определённом смысле, и сейчас. «Саботажника» вызвали в партком, где инструктор сообщил о происшедшем безобразии. Внутренне я ждал локального ауто-да-фе, надеясь проявить свой маленький героизм. Однако, это не удалось, не допустил Володя Назаренко, наш куратор, просто повторивший инструктору мой вопрос: «А правда, вы что, об урожае не знали на пару дней раньше?». Затем он повернул смело, позволю себе именно это слово как самое подходящее, умело и твёрдо, всё обсуждение совсем в иную сторону – сторону ненужности и неэффективности «силы рабов» в качестве рабсилы.

Масштаб личности проявляется и в мелочи, в ней он и исчезает. Прошли годы. Мы нередко встречались, о многом откровенно говорили. И вся Володина дальнейшая жизнь показала, по моему мнению, что он между лёгкой и безопасной возможностью пнуть «вниз» и, как правило, рискованной дерзости возразить «вверх» выбирал, притом неизменно, второй вариант. Именно эта его особенность, в сущности, привела его к значительнейшим научным результатам, высокому посту директора института и званию академика РАН.

Он ещё очень многое мог сделать, но судьба распорядилась по-иному. Впрочем, оценивать человека правильно не по тому, что он мог, а по тому, что реально сделал. Я глубоко скорблю о Володиной смерти.

Мирон Амусья, профессор ФТИ.