В 1965-ом году созданием Радиобиологического отдела (РБО) было официально положено начало биологическим исследованиям в ЛИЯФ, который в то время являлся филиалом ФТИ. В подготовке и формировании научных направлений нового отдела вместе с дирекцией ФТИ (Б. П. Константинов, Д. М. Каминкер) активное участие принимала кафедра генетики и селекции биолого-почвенного факультета ЛГУ (М. Е. Лобашов), кафедра физиологии Военно-медицинской академии (А. С. Мозжухин,) и кафедра физики изотопов ЛПИ (С. Е. Бреслер). Менее чем за два года в составе РБО были сформированы несколько лабораторий: радиационной генетики (И. А. Захаров), общей радиобиологии (А. Г. Свердлов, который осуществлял в то время и общее руководство отделом), молекулярной биологии (под научным руководством С. Е. Бреслера), органического синтеза (С. А. Грачёв) и группа обеспечения биологических экспериментов на биоканале реактора ВВР-М (Л. Н. Постников), а несколько позже из филиала Института физиологии им. И.П. Павлова (в Колтушах) в РБО была переведена лаборатория радиационной цитологии (О. В. Малиновский).

 Казалось бы, все это – очередное мероприятие по созданию. дополнительной академической структуры, что нередко происходило за долгие годы существования славного детища Петра - Российской Академии наук. Совсем необычным, однако, было время создания этой структуры, когда с уходом в политическое забвение Н. С. Хрущева для советской науки появился шанс сбросить иго лысенковщины, господствовавшей в течение двух третей советского этапа развития российской биологии. Как это стало возможным? После завершения в стране повальной коллективизации сельского хозяйства власти испытывали нужду в действенных революционных мерах по обеспечению населения продовольствием и тут в кремлёвской табакерке появляется дьявольская фигура Т.Д. Лысенко, фонтанировавшая селекционными идеями (в большей части просто бредовыми), очень импонировавшими довоенным и послевоенным кремлевским мечтателям.

 В 1935 г. этот идеолог был спешно произведен в академики, а с 1938-го года возглавил ВАСХНИЛ. «Народный академик» и армия его последователей отрицали классическую генетику, основанную на идеях Менделя и Моргана. Размахивая лозунгом «Генетика – продажная девка империализма!», они утверждали возможность наследования приобретенных признаков. Из этого следовали многочисленные практические рекомендации, сулившие быстрое решение продовольственных проблем страны. Именно эти манящие перспективы и склонили И. В. Сталина, а впоследствии и Н. С. Хрущева, к однозначной поддержке социально близкого к ним Т. Д. Лысенко. Рекомендации народного академика административно внедрялись повсеместно, жестко и быстро. После так называемых «свободных дискуссий» учинялся разгром авторитетных и признанных мировой наукой российских генетических школ, что на десятилетия затормозило развитие биологической науки и практического сельского хозяйства.

 Топор репрессий прошелся по судьбам ученых-генетиков – многие из них лишались работы в связи с ликвидацией вузовских кафедр, академических лабораторий и институтов, немалое их число оказалось в тюрьмах и было уничтожено физически (вспомним трагическую судьбу Вавилова Н. И.). В стране имела право на существование только «мичуринская биология» в представлении Т. Д. Лысенко и его малообразованных последователей. Были преданы анафеме замечательные достижения генетических школ Москвы и Ленинграда, блиставшие созвездием имён ученых мирового масштаба – Н. К. Кольцова, А. С. Серебровского, С. С. Четверикова, Ю. А. Филипченко, Н. И. Вавилова, И. И. Шмальгаузена. Тогда же в 1948-ом году, после печально известной августовской сессии ВАСХНИЛ, из деканов биолого-почвенного факультета ЛГУ и с поста заведующего кафедрой генетики был изгнан М. Е. Лобашов. Биологическая наука с конца 1940-х до середины 1950-х под прессом лысенковской мафии пребывала в летаргическом состоянии или даже, как это казалось, необратимо впала в период вечной мерзлоты.

 В институтах ВАСХНИЛ, на вузовских кафедрах и биологических заведениях большой Академии правили бал лысенковцы, а в средних школах преподаватели скармливали подрастающему поколению прокисшую натурфилософскую лапшу Ф. Энгельса: «Жизнь есть способ существования белковых тел, важнейшим моментом которого является обмен веществ, с прекращением которого прекращается и жизнь». А тем временем в эти три десятилетия в мировой биологической науке происходили открытия первостепенной важности, предопределившие её последующие фантастические достижения.

 В начале 1934 г. в Берлине небольшая группа физиков и биологов организовала частные семинары, перешедшие в совместную работу, результатом которой в 1935 г. стала статья «О природе генных мутаций и структуре гена», написанная Н. В.Тимофеевым-Ресовским, К. Циммером и М. Дельбрюком. Эта работа оказала серьезное влияние на развитие молекулярной биологии во второй половине 1940-х. Впервые было показано, что ионизирующее излучение вызывает генетические мутации. Физик Дельбрюк предложил рассматривать гены как молекулы, а копирование (редупликацию) вирусов как форму репликации генов. Авторами был сформулирован принцип попадания и принцип мишени, а также было установлено, что индуцированные рентгеновскими лучами мутации зависят от одной или немногих молекул (генов). Устойчивость «генной молекулы» выводилась из квантово-механических соображений. Статья эта стала сенсацией, способствовавшей привлечению многих физиков к изучению проблем будущей молекулярной биологии.

 На эти проблемы обратил внимание и Э. Шредингер, Нобелевский лауреат по физике 1933 года. В Дублинском университете, начиная с 1940 года, он читал студентам курс лекций по биологии, привлекая основные положения физики и химии для понимания биологических закономерностей. При этом особое внимание он уделял объяснению наиболее загадочных свойств живого –наследственности и изменчивости. Материалы этих лекций послужили основой для его небольшой, но чрезвычайно увлекательной книги «Что такое жизнь с точки зрения физика?», вышедшей в 1943 г. Эту брошюру в своих школьных и студенческих ранцах носили многие будущие «маршалы» от биологии: Дж. Уотсон, прочтя её в свои 15 лет, уверенно заявил, что именно ему предстоит открыть секреты генетического кода, а его коллега и соавтор Ф. Крик в 1946 г. бросил физику и занялся биологией, после того как прочитал книгу Шредингера. В те годы ещё господствовало представление, что носителями наследственности являются белковые молекулы, а относительно нуклеиновых кислот бытовало мнение, что они являются несущественными запасными компонентами и присутствуют в клетках животных, но не растений. Наличие нуклеиновых кислот в растительных организмах и в бактериях было доказано А. Н. Белозерским, продолжавшим экспериментировать в МГУ в самую мрачную пору засилья лысенковщины.

 К последовавшему фейерверку открытий начала 50-х годов ДНК оставалась единственным и неоспоримым претендентом на роль носителя наследственной информации. В 1951 г. гениальный физик и химик Л. Полинг на основе рентгенографических данных белковых кристаллов предложил пространственную структуру белковых молекул с четырьмя уровнями их организации, реализуемых в α-спиралях и β-слоях. Вслед за этим через полтора года Л. Полинг опубликовывает в Nature пространственную структуру ДНК, оказавшуюся, правда, ошибочной. Наконец, в 1953 г. пришло время для выдающегося открытия в биологии ХХ века: Дж. Уотсон и Ф. Крик, на основе рентгеноструктурных данных Р. Франклин и М. Уилкинса, и, используя  молекулярное моделирование, устанавливают структуру ДНК в виде двойной спирали. Далее, не проходит и года после этого открытия, как физик из США Г. А. Гамов ( по первородству питерский физтеховец) выдвигает гипотезу о триплетной структуре кода белковой молекулы, заключенного в последовательности ДНК. Эту статью о принципах кодирования аминокислотной последовательности белков Гамов считал своей самой интересной работой. Позднее, в 1961 г. С. Бензер и Ф. Крик доказали экспериментально генетическими методами триплетность кода, и в том же году М. Ниренберг открыл первый триплет (тройка уридинов, три У) для фенилаланина. Исходные предположения Гамова оказались верными. Полностью генетический код был расшифрован и проверен уже к 1966 году и в 1968 г. М. Ниренберг, Х. Гобинда Корана и Р. Холли были удостоены Нобелевской премии за работы по расшифровке кода.

Сотрудник Физтеха, юный экспериментатор С.Е. Бреслер

 Отечественная физическая и химическая наука в те же десятилетия не испытывали тяжелых гонений, выпавших на долю их коллег биологов, и тому были веские причины. В предвоенные, военные и послевоенные годы химики были востребованы для разработки износостойких резин для нужд военной авиации, эффективных взрывчатых веществ, порохов, а позже для создания композитов с заданными свойствами для ракетного жидкого и твердого топлива, не говоря уже о химических технологиях обогащения делящихся ядерных материалов. Поэтому в середине 1951 г. химиков слегка пожурили на совещании по теории строения органических соединений, где были осуждены Я. К. Сыркин, М. Е. Дяткина и М. В. Волькенштейн за увлечение «буржуазной псевдонаучной теорией резонанса», но суровых оргвыводов по персоналиям не последовало: кампания была проведена больше для острастки, дабы лишний раз показать, кто в стране хозяин.

 Ещё более вяло прошло осуждение физиков, сторонников теории относительности – неразумно было отвлекать лучшие физические коллективы от плодотворной работы над созданием атомного и водородного оружия. Большая группа физтеховцев во главе с И. В. Курчатовым составила в 1943 г. интеллектуальную элиту советского атомного проекта по созданию ядерного щита страны в составе секретной «лаборатории № 2 АН СССР», вскоре переименованной в ЛИПАН – лабораторию измерительных приборов АН, а позже – Институт атомной энергии. Многие из тех физтеховцев, ставшие «атомными генералами и маршалами» после успешного создания ядерного щита, с середины 1950-х годов внесут существенный вклад в борьбу с лысенковщиной и в дело официальной реабилитации в СССР генетики и молекулярной биологии.

 Сугубо мирными делами в довоенном ФТИ занимались Д. Л. Талмуд, А. П. Александров, П. П. Кобеко, С. Н. Журков, Е. В. Кувшинский и С. Е. Бреслер. Они исследовали физико-химические свойства полимерных материалов с целью создания, в частности, электрически высокопрочных конденсаторов, морозостойких резин на основе натрий-дифенилового каучука, целенаправленного подхода к выбору пластификаторов для различных композитных пластмасс. В 1939 г. выходит фундаментальная теоретическая статья С. Е. Бреслера и зав. теоротделом ФТИ Я. И. Френкеля «Конфигурационная статистика цепных молекул с ограниченной гибкостью», послужившая началом последующего исследования структур макромолекул в растворах. Далее в 1944 г. в ДАН С. Е. Бреслером опубликованы две теоретические статьи в соавторстве с Д. Л. Талмудом о строении глобулярных белков, полипептидная цепь которых сворачивается в компактную глобулу. В глобулярные структуры складываются почти все известные на сегодня ферменты, чем они резко отличаются от таких фибриллярных белков, как мышечные белки каротины и коллаген, имеющие вытянутые полипептидные цепи в виде нитей или слоёв. Интерес С. Е. Бреслера к глобулярным белкам не ослабевал и далее, когда уже в отпочковавшемся от ФТИ Институте высокомолекулярных соединений АН он с сотрудниками, изучая диффузию этих белков с помощью Сведберговской центрифуги, установил, что при сворачивании белков в глобулу максимальные габаритные размеры их обычно уменьшаются в 10–20 раз. В те годы впервые аспирантом С. В. Кирилловым был измерен коэффициент диффузии макромолекул синтетического каучука в твердый каучук и его  зависимость от молекулярного веса и эти данные широко использовались не только для изучения процессов деструкции полимеров, но и для расчетов подвижности больших молекул ДНК, разработки методов разделения гигантских молекул в гелях и других носителях. Другим молодым учеником Бреслера Е. М. Саминским в калориметрических экспериментах была впервые измерена энергия водородного связывания в глобулярных белках.

 Вплоть до 1960 г в лаборатории Бреслера. биологической тематикой занималась лишь небольшая часть сотрудников. В разное время в этом направлении были заняты С. Я. Френкель, М. В. Гридина, В. Г. Воробьёв, В. С. Кушнер, остальные сотрудники лаборатории традиционно изучали физико-химические свойства синтетических полимеров и механизмы реакций полимеризации. Одними из первых в мире С. Е. Бреслер с сотрудниками предложили изучать механизмы реакций полимеризации и поликонденсации путём анализа молекулярно-массовых распределений. Полезно упомянуть, что первая половина 1950-х годов оказалась поворотной не только для молекулярной биологии, но и в целом для химии ХХ века благодаря открытию в 1953 г. К. Циглером и дополненных в 1954 г. Д. Натта каталитических систем на основе алкилатов алюминия и хлоридов переходных металлов, позволивших синтезировать в чрезвычайно мягких условиях не только полиэтилен и полипропилен заданного молекулярного веса, но и полимер, полностью идентичный натуральному каучуку. Несколько позже в лаборатории был разработан В. Н. Фомичевым новый способ регистрации сигнала ЭПР с повышенной в сто раз по сравнению с существующими способами концентрационной чувствительностью, что позволило измерять такие фундаментальные величины, как абсолютная скорость роста и обрыва цепи при полимеризации.

С.Е. Бреслер и В.Н. Фомичев - учитель и ученик

 В эти годы ИВС АН становится притягательны местом для начинающих свой путь в науке молодых талантов. На ежегодные научные конференции ИВСа стекалось голодное до знаний послевоенное студенчество физико-механического факультета Политеха, физического и химического факультетов ЛГУ, химики-органики из Техноложки. Они заполняли Большой конференц-зал Академии наук в предвкушении интересных докладов С. Е. Бреслера, М. В. Волькенштейна, Е. В. Кувшинского, В. Н. Цветкова, и непременных острых дискуссий по их докладам. За редким исключением молодую по составу лабораторию биополимеров С. Е. Бреслера составляли выпускники кафедры физики изотопов физмеха ЛПИ, где с 1946 г. профессорствовал СЕ. Внимательно следя за зарубежными научными статьями, СЕ был в курсе происходивших эпохальных событий в генетических и молекулярно-биологических исследованиях, но до 1960 г. в его лаборатории биологическими объектами исследования были исключительно белки – заниматься генетическими исследованиями на уровне молекул ДНК под неусыпным надзором лысенковцев, засевших в академических учреждениях, парткомах и кафедрах ВУЗов, было практически невозможно.

 К середине 1950-х годов общая ситуация в стране и в советской науке располагала к тому, чтобы биологам попытаться встать с колен и начинать собирать рать на борьбу с неисчислимой ордой «биологов-мичуринцев». Действительно, вот уже два года как в стране не проводилось кампаний по очистке научной среды «от разлагающего влияния очередной разновидности буржуазной идеологии». Так в Москве, физик-теоретик И. Е. Тамм организует в ФИАНе для физиков цикл лекций по современным проблемам биологии с участием энергичного генетика Н. П. Дубинина, руководившего в то время лабораторией радиационной генетики в Институте биофизики АН СССР. На этих лекциях и семинарах бурно обсуждаются фантастические достижения начавшей свой путь молекулярной биологии. В том же 1955 г. Тамм и Дубинин выезжают с лекциями в Ленинград. Лысенковцы насторожились, поогрызались в прессе, но никаких оргвыводов от властей не последовало.

 Тогда же было осуществлено первое наступление на позиции лысенковской мафии, начавшееся с открытого письма ленинградских биологов Д. В. Лебедева, Н. А. Чурсановой и Ю. М. Оленева, сотрудников Ботанического и Зоологического институтов АН СССР, к Н. С. Хрущеву с подробным изложением колоссального вреда, наносимого лысенковцами сельскому хозяйству страны их бредовыми и безуспешными попытками быстрого обеспечения страны продовольствием на основе достижений «мичуринской биологии». Под этим обращением подписались около 300 биологов по всей стране, и оно вошло в историю науки как «письмо трёхсот». Обращение было поддержано отдельным письмом и «тяжелой академической артиллерией» из 24 крупных физиков и математиков, среди которых были И. Е. Тамм, Л. Д. Ландау, П. Л. Капица, А. Д. Сахаров, Я. Б. Зельдович, И. Б. Харитон, Д. А. Франк-Каменецкий и И. К. Кикоин. Завершалось это наступление визитом к Хрущеву президента АН СССР А. Н. Несмеянова и И. В. Курчатова, к которому в то время особо благоволил хозяин Кремля за недавние триумф на испытаниях термоядерного оружия. Хрущев в ходе этой беседы довольно быстро пришел в ярость, назвав письмо «гнусной коллективкой», а обоим академикам на прощание настоятельно рекомендовал заниматься своей физикой и химией, а не лезть в биологию, бросив им вдогонку: "Тов. Несмеянов, только вот что - Лысенко у меня не трогайте, головы рубить будем!"

 Хрущев тогда находился под действием чар очередной фантазии бесноватого «народного академика». В Казахстане, Сибири, на Урале и в Поволжье были распаханы и засеяны 50 млн. га целины. Если бы кому-то в Европе вздумалось проделать подобное, тогда распахивать пришлось бы территорию, равную всей территории Франции вместе с лесами, озёрами, Альпами. Только-только в 1955 г. был собран первый неплохой урожай, однако в последующие годы в связи с быстрым истощением плодородного слоя урожаи резко сокращались, и в результате с 1963 г. начались массовые закупки хлеба на Западе, явившиеся главной причиной снятия Хрущева с должности в октябре 1964 г.

 Не прав был Хрущев и со своими гневными рекомендациями академикам не лезть им в биологию. Случившаяся через два года беда – взрыв емкости с радиоактивными отходами на производственном объединении «Маяк» на Урале с выбросом радиоактивности лишь в два с половиной раза уступающей по уровню загрязнений после Чернобыльской аварии – свидетельствовала, что надо было-таки влезать загодя, с головой погружаясь в проблемы действия ионизирующего излучения на живую субстанцию, и в первую очередь на людей. Тогда же в 1955 г. видимые итоги развернутого наступления были невелики: Лысенко был отлучён от президентства в ВАСХНИЛ, но неистребимый «мичуринец» через 6 лет вернулся на этот пост вновь, чтобы вскоре уйти окончательно в научное небытие вслед за падением своего патрона. Однако эта акция 1955 года, видимо, всё же оказала определённое психологическое воздействие на руководство страны, которое стало терпимей относиться к появлению небольших генетических групп в академических институтах.

 Решительный перелом по отношению к генетике и биологии в целом наметился в 1957–58 гг., когда в Москве был создан Институт радиационной и физико-химической биологии АН СССР, в будущем Институт молекулярной биологии. В это же время в Новосибирске Н. П. Дубинин возглавляет вновь созданный Институт цитологии и генетики СО АН СССР, а в 1958 г. выходит правительственное постановление «О работах в области биологии и радиобиологии, связанных с проблемами атомной техники» с организацией в Институте атомной энергии РБО, инициаторами организации которого были И. Е. Тамм, И. В. Курчатов и А. П. Александров. Идея организации этого отдела подкупала тем, что в связи с режимностью ИАЭ в созданном РБО можно будет спокойно заниматься генетикой и молекулярной биологией без  лысенковских соглядатаев. Обращает на себя внимание определённая робость, заключённая в названиях этих учреждений, привязанных либо к радиобиологии, либо страстное желание заниматься генетикой в названии сибирского института прикрыто впереди идущим политически нейтральным словом цитология. Действительно, в 1978 г. РБО ИАЭ отказался от псевдонима РБО, став Институтом молекулярной генетики АН СССР.

 В Ленинграде в 1957 г. возвращается на заведование кафедрой генетики и селекции ЛГУ М. Е. Лобашов, и он полностью отдаётся преподаванию студентам основ генетики. Лекции эмоционально горячего профессора студенты, увлекаемые стремительными мыслями МЕ, слушали приоткрыв рты, забывая записывать излагаемый материал. К студентам, аспирантам МЕ был строг, суров и требователен, с большей охотой обсуждая на семинарах экспериментальные работы своих учеников, и откровенно скучнея над их обзорными статьями. В 1960 г. МЕ энергично берётся за подготовку Межвузовской конференции по экспериментальной генетике, которая намечалась к открытию в январе 1961 г. и должна была стать заметным событием в истории послевоенной советской генетики, но на это смелое начинание МЕ и его молодых учеников последовал запрет из Министерства высшего образования, инициированный убеждёнными лысенковцами. Однако вода и камень точит, и в начале 1960-х годов уже начинали свой самостоятельный путь в генетике Ю.А. Волчков, И. А. Захаров, С. Г. Инге-Вечтомов, Л. З. Кайданов, К. В. Квитко, В. В. Пономаренко, А. Ф. Смирнов, М. М. Тихомирова, Н. К. Янковский и другие ученики М. Е. Лобашова. Предчувствуя скорое падение всех лысенковских бастионов в биологической науке, Лобашов в 1963 г. издаёт первый советский послевоенный учебник по генетике, в котором, наступив на горло своей эмоциональности, он в холодной логической строгости преподносит эту стройную науку.

С.Е. Бреслер и Нобелевский лауреат во время их последней встречи в ОМРБ в Гатчине зимой 1983 года

 Совсем неподалеку от университета, на Стрелке Васильевского острова в лаборатории биополимеров ИВС АН тоже происходили изменения научной жизни: после ХХ съезда КПСС заметно активизировались контакты с мировой наукой, и в 1957 г. на Макромолекулярном симпозиуме в Праге С. Е. Бреслер встречается со многими коллегами с Запада, знакомится, в частности, с профессором П. Доти, в 1958 г. выступает с докладом на Дискуссиях Фарадеевского общества в Лондоне, где происходит его знакомство с Ф. Криком, который позже вспоминал о сильном впечатлении, произведённом на него Бреслером тогда в Кембридже и позже в Москве на Биохимическом конгрессе. В том же 1958 г. СЕ приезжает с докладом на Гордоновскую конференцию в США, и, наконец, по приглашению Нобелевского лауреата Ф. Липмана в 1960 г. находится в научной командировке в США, где в течение трёх месяцев подробно знакомится с экспериментальными методиками новой научной отрасли – молекулярной биологии - в наиболее успешно работающих биологических лабораториях США.

 По возвращении в Ленинград СЕ объявляет сотрудникам своей лаборатории, что отныне в лаборатории будут проводиться исследования исключительно в области молекулярной биологии. Многих молодых сотрудников, совсем недавно покинувших родной физ-мех и только начавших входить в прежде неведомую им химию полимеров, это заявление шефа повергло в шок – толком не поработав в полимерной науке, предлагалось снова начинать с нуля в совершенно незнакомой области. Однако СЕ начинает еженедельно читать своим сотрудникам курс лекций по молекулярной биологии, который кроме сотрудников лаборатории охотно посещали ведущие сотрудники и профессора ИВС АН, и шоковое состояние сотрудников сменяется возбуждением от предстоящего вхождения в молекулярную биологию. В 1963 г. выходит в свет книга Бреслера «Введение в молекулярную биологию», ставшая первым в СССР учебником, который увлечённо читался не только студентами, но и состоявшимися специалистами многих других отраслей науки. По сути дела, для советской научной общественности эта книга СЕ играла такую же роль, как за два десятилетия до этого книга Э. Шредингера. «Введение» было написано с присущим СЕ мастерством, увлекательно и интересно.

 А дальше всё было просто, в 1964 г., вскоре после ухода Хрущёва из Кремля, было официально признано ошибочным и вредным для советского сельского хозяйства и науки деятельность лысенковцев, вынужденным уступить дорогу современным биологическим направлениям без политической ангажированности. В 1966 г. на кафедре физики изотопов Бреслер создал новую специальность «биофизика», где стал готовить кадры пополнявшие РБО филиала ФТИ, лабораторию биополимеров и другие молекулярно-биологические коллективы Ленинграда и страны. До конца 1960-х годов особую заботу о кафедре изотопов, её биофизическом направлении, об РБО в Гатчине проявлял Б. П. Константинов – один из последних «атомных маршалов», создатель будущего Института ядерной физики, носящего сегодня его имя. В ходе организации РБО Б. П. Константинов не раз обращался к СЕ с предложением возглавить создаваемый Отдел, но СЕ не соглашался на это. Среди Бреслеровских учеников бытует мнение, что против перебазирования СЕ со Стрелки ВО в Гатчину решительно выступали его домочадцы. Однако более веским аргументом , скорее всего, могла быть слишком молодая, талантливая, но ещё необстрелянная поросль его учеников, не способных по представлениям СЕ возглавить в 1965 г. серьёзные научные направления. Одним из отличительных свойств СЕ в кадровой политике была опора на собственные кадры, а среди появившихся в Гатчине руководителей лабораторий были и хорошие специалисты, но для него они были чужаками.

 К руководству всеми биологическими исследованиями в ПИЯФ СЕ переходил не спеша, возглавив Ученый совет РБО в 1971 г. с самого начала отдельного от ФТИ существования ПИЯФ. В 1976 г., когда директором института стал О. И. Сумбаев, им было сделано С. Е. Бреслеру очередное предложение возглавить РБО, которое было принято СЕ после некоторых колебаний. К этому времени в РБО сложилась совсем иная ситуация – многие ученики Бреслера превратились в самостоятельных исследователей, большинство из которых и сегодня возглавляют лаборатории бывшего РБО, а ныне Отделения молекулярной и радиационной биофизики ПИЯФ им. Б. П. Константинова РАН. Вот созвездие имён первых бреслеровcких учеников, заботливо выпестованных СЕ из молодых неогранённых талантов в известных в мировой молекулярной биологии и биофизике учёных: Э. Н. Казбеков, Е. М. Саминский, М. И. Мосевицкий, В. Н. Рыбчин, Д. А. Перумов, С. В. Кириллов, В. Н. Фомичёв, В. А. Ланцов, В. Л. Калинин, Л. М. Фирсов, А. Л. Тимковский, Л. А. Носкин. Многие из них продолжили славную физтеховскую традицию преподавания на физико-механическом факультете.

  В 1979 г. С. Е. Бреслер передаёт бразды правления созданной им кафедры биофизики В.Н. Рыбчину, которого в 2000 г. сменил тогдашний руководитель ОМРБ биолог-энциклопедист В.Л. Калинин, направлявший работу кафедры до 2003 г. В конце 1990-х годов по инициативе руководителя ОМРБ В.Н. Фомичева и зав. кафедрой экспериментальной физики В.Ф. Мастерова при Политехе создается научно-образовательная структура ПИЯФ (НОС) Биофизика, где, наряду с сотрудниками шести Санкт-Петербургских академических институтов, работают и преподают сотрудники ОМРБ ПИЯФ (5 профессоров и 10 доцентов), создавших новую биофизическую специальность “Структурная биология”. Возглавил НОС Биофизика энергичный исследователь фундаменталист В.А. Ланцов, а с 2007 года НОС и кафедра биофизики слились в единую структуру, готовящую студентов по двум специальностям, молекулярная и структурная биология. С этого же года с помощью сотрудников ФТИ РАН под руководством проф. Г.Г. Зегря на объединенной кафедре создается третья специальность “Нанобиотехнологии”, что, вероятно, приведет и к расширению названия кафедры, которое будет теперь звучать (в созвучии со временем) “Биофизика и нанобиотехнологии”.

 Во всей этой долгой истории хочется подчеркнуть роль физиков как спасителей от окончательного истребления в СССР генетических и молекулярно-биологических исследований, их огромный вклад на протяжении многих лет в борьбу за политическую реабилитацию генетики в стране. Особенно приятно, что в этой армии патриотов отечественной науки большинство составляли физтеховцы, и дело здесь отнюдь не в том, что всем питерцам положено болеть за «Зенит», а в гораздо более серьёзных, наверное, нравственных, корнях, на которых вот уже почти столетие романтически сосуществуют Питерский Физтех и физико-механический факультет Политеха. Другое подобное место в Ленинграде, где также энергично пульсировала естественнонаучная мысль – математическая, физическая, химическая, биологическая – был Университет на Невской набережной, плавно переходящий в Государственный оптический институт, но это уже история для иного повествования.

(Продолжение следует)