16 Октября исполнилось бы 70 лет Владиславу Александровичу Ланцову. К несчастью, он не дожил до своего юбилея 4 месяцев. Особенно горько говорить об этом мне, его ровеснику (я старше его всего на 133 дня) и однокашнику. Мы учились в одной группе на Физмехе в ЛПИ (кафедра физики изотопов) и были знакомы, следовательно, с 1 сентября 1955 года. Тогда он был для меня просто Владик, а потом на всю жизнь – Слава.

В 17 лет он обладал милой полудетской полнотой (вызывавшей иногда наши достаточно добродушные шутки) и заразительным смехом, часто почти без повода. И уже тогда он был, ничего специально для этого не делая, центром нашей группы. Не зря мы все настояли, чтобы он стал комсоргом группы. А на Физмехе комсомольская жизнь была живой и интересной. Когда мы поступили в ЛПИ, на Физмехе секретарем факультетского бюро комсомола был Володя Назаренко. Это уже о многом говорит.

В 1960 году Слава пришел на диплом в лабораторию Семена Ефимовича Бреслера, а до этого, как и я, разделял на кафедре какие-то изотопы. Он быстро и легко вошел в генетику бактерий, хотя эта легкость далась, конечно, большим трудом. Но ведь тогда оказалось, что генетика и молекулярная биология интереснее даже ядерной физики, а С.Е., увлекшись сам, сумел увлечь и нас. Мы слушали яркие лекции Семена Ефимовича, а еще ходили в Университет слушать лекции М.Е. Лобашева и выполнять дрозофильный практикум.

Слава начинал с довольно простых вопросов генетики бактерий, исследуя проблемы образования и передачи фертильной хромосомы мужских штаммов кишечной палочки. Успеху этой работы поначалу способствовала обширная коллекция штаммов, которые Семен Ефимович, используя богатые личные связи, привез из Америки, получил от Жакоба, Месельсона и еще из многих мест. Из Америки же, в частности от Левинталя, он привез и массу интересных идей. Слава был хорошим учеником, но при этом «взрослел» в науке чрезвычайно быстро. Мне трудно сейчас привязать это к конкретным годам, но он постепенно стал известным в нашей стране, а потом и за рубежом специалистом в молекулярной генетике бактерий. Достаточно проследить эволюцию его научных интересов. Половой процесс у бактерий, мобилизация «мужской» хромосомы, транспозоны и механизмы их вставки и эксцизии, рекомбинация, белки рекомбинации, белок RecA, молекулярная диагностика инфекций и онкогенеза. В знаменитую эпоху «Трёх Р» он был уже самостоятельным и ярким исследователем, уже сформировал группу, защитил докторскую диссертацию. Помню их с Семеном Ефимовичем яростные споры (оба были людьми темпераментными). Вот сцена: С.Е.: «Слава, Вы не хотите понять, что я хочу Вам сказать!» - С.: «Нет, Семен Ефимович, это Вы не хотите понять, что я хочу Вам сказать!!!». К чести обоих, особенно С.Е., ярость спора не сказывалась на всегдашних отношениях.

При всем том Слава отнюдь не был «научным анахоретом». Его хватало и на книги, филармонию, песни Окуджавы и других авторов, вечера поэзии, походы – короткие (на праздники) и длинные (в отпуск). Многие из нас, его однокашников, уже обзавелись семьями и подшучивали над ним, бессемейным и бездетным. Но он долго выбирал и, как оказалось, сделал удачный выбор, сейчас уже обогнав почти всех из нас по числу внуков. И когда его, еще молодого, в самый разгар научной работы, публикаций, новых идей хватил инфаркт, рядом с ним была Ира, и это, я уверен, было для него спасением и тогда, и позднее. Откуда инфаркт? Может быть, из-за крепкого кофе, который он тогда поглощал неимоверно. Еще он в выходные дни азартно играл в баскетбол (в нашей лаборатории тогда модное увлечение) – может быть, из-за этого? А может быть, и тут была своя генетика?

Юношескую округлость Слава утратил довольно быстро. Хохотал реже, хотя по-прежнему всегда заразительно. Мог порычать на своих подчиненных. Но постепенно в нем из просто яркого, заражающего своим обаянием и эмоциональностью живого человека проявился настоящий лидер, созидатель.

Свою группу и учеников Слава нашел и создал сам. Никто не принес ему лабораторию «на блюдечке». Он создал в нашем Отделении новую сильную лабораторию молекулярной генетики, быстро завоевавшую мировой авторитет. Он установил контакты с японскими (Ogawa, Kuramizu) и с американскими (Cox, Reznikoff) исследователями, он ездил в командировки и отправлял за границу своих сотрудников, работал не только по отечественным, но и по международным грантам. Не его инициативе обязана своим созданием новая специальность «структурная биология» на Физмехе, но по большей части именно ему обязан своим существованием и своей успешной работой основанный на этой специальности научно-образовательный центр «Биофизика». В 2001 и в 2006 годах Слава совершенно героически организовал и провел две научные конференции в память С.Е. Бреслера, ставшие событиями в молекулярной биологии («Бреслеровские Чтения» к 90-летию и к 95-летию С.Е.) и осуществил издание докладов.

Наконец, реорганизацию физмеховской кафедры биофизики, нашей «alma mater», славной и разделением изотопов, и очисткой вакцин, и многими яркими выпускниками, но трудной и проблемной в последнее время, затеял именно Слава. Затеял и победил, хотя преодолеть ему пришлось очень многое. Он стал заведующим кафедрой, где объединились и прежняя биофизика, и структурная биология, но как мало, оказалось, отведено ему времени! Слава дал такой толчок, что благодаря ему и центр, и кафедра сейчас на подъеме. Наша задача – этот подъем поддержать и развить, и это будет лучшей памятью Славе.

И еще взгляд вперед. Уже скоро наступит 2011 год, год 100-летия Бреслера. Славы нет с нами. И уже мы все вместе должны провести Третьи Бреслеровские Чтения так, чтобы они были достойны памяти Славы Ланцова.

А.Л. Тимковский