Война не обошла никого, и судьбы людей, с которыми я познакомился, поступив в Физико-Технический институт, были так или иначе, связаны с войной.

Ни от моего отца, ни от его боевых товарищей я никогда не слышал рассказов о подрывах на минах их тендеров или других кораблей, сопровождавших десанты. А ведь Финский залив в районе Кронштадта был буквально нашпигован магнитными минами. Еще в 41-м немцы усеяли ими дно залива. Магнитные мины могли спокойно лежать на дне, когда над ними шли суда, и только датчики отсчитывали: один, два, три… Мина могла сработать, например, только на двадцатый корабль. Поэтому такие мины нельзя было устранить, траля фарватер или протаскивая списанные баржи. Наш флот был фактически заперт.

Однако довольно быстро было найдено эффективное техническое решение этой проблемы, и в разработке её принимал участие Илья Миронович Шмушкевич, впоследствии первый руководитель нашего теоротдела. Илья Миронович служил в технических частях Балтфлота, и при его непосредственном участии был разработан красивый метод, делающий железные корабли магнитно-нейтральными: внутри корабля наматывалась проволочная обмотка, пропускающая ток и компенсирующая магнитные свойства железного корабля. Магнитные мины не реагировали на модифицированные таким образом корабли, катера, десантные баржи и подводные лодки. Илья Миронович участвовал и в разработке, и в практическом использовании этого метода — работа была «штучной», настройка магнитногo контура в каждом случае была сугубо индивидуальной.

Лев Абрамович Слив, под руководством которого я сделал в Физтехе свою первую работу, в начале войны был командиром зенитной батареи. В сентябре 41-го года их батарея стояла на юго-западной окраине Ленинграда, и это было как раз тогда, когда передовые немецкие части прорвались к Кировскому заводу. Как рассказывал Лев Абрамович, немецкие танки были видны, хотя и довольно далеко. Зенитные орудия позволяли сделать переустановку стволов в горизонтальное положение, но стрелять прицельно было невозможно — авиационные прицелы не были приспособлены для стрельбы по танкам. Простой выход нашёл один из батарейцев — на зенитных батареях служили в основном девушки, а это был парень, Лев Абрамович называл его «уркой из Одессы». Урка лёг на длинный гладкий ствол и принялся командовать: «Лево...Право...Выше... Огонь!» Снаряды стали ложиться прицельно, один танк зацепили, он остановился, другие поползли назад. Так они продержались часа два, потом подошла морская пехота.

А вот история о том, как немцы не смогли захватить Серпухов в октябре 41-го. Эту историю знают все старожилы Протвино (где расположен Серпуховский ускоритель) и окрестных деревень. Неясно, как уж так получилось, но после захвата немцами Малоярославца — он расположен километрах в ста выше по течению Протвы — никаких наших войск по дороге от Малоярославца к Серпухову не было: прямая незащищённая дорога до самого Серпухова. По этой дороге и двинулась немецкая колонна: танки и машины с пехотой. Кто-то позвонил серпуховскому военкому, а у него только комендантский взвод солдат. Но по счастливой случайности в это время через Серпухов проезжал отставший от своей бригады наш танк Т-34, и военком попросил командира танка помочь. Засаду устроили километрах в пяти к западу от Протвино, недалеко от деревни Кремёнки. Танк и взвод солдат расположились в ложбине, в лесочке сбоку от дороги, ведущей в Серпухов. За дорогой была пойма Протвы. Немецкие танки открывали и замыкали колонну, в середине ехали грузовики с пехотой. Стоящий в засаде Т-34 сначала расстрелял танки — у немецких танков сбоку была слабая броня. Затем танк расстрелял грузовики, и пехота побежала. Ночью танк Т-34 ушёл догонять свою бригаду, а немцы в течение трёх дней готовили повторное наступление, предполагая, что эта дорога хорошо охраняется. Но за это время наши войска существенно укрепили подходы к Серпухову с запада, и Серпухов так и не был взят немцами. А историю о засаде и о танке Т-34 — стоит упомянуть, что это были самые первые танки Т-34,— жители местных деревень помнят до сих пор.

Я вспоминаю рассказ Миши Стельмаха, мужа Ники Гуман, — он тоже работал в Физтехе и был членом альпинистской секции. Миша участвовал в Великой Отечественной войне, воюя в частях, которые можно было бы назвать «горные егеря». Он был кладезем историй о послевоенном альпинизме, и вот один из его рассказов.

Они совершали восхождение на одну из вершин главного хребта западного Кавказа (каюсь, не запомнил её названия). Оно считалось первым восхождением, так как не было никаких упоминаний о том, что кто-то побывал на вершине до них. Вершина оказалась трудной — самый простой маршрут был оценен как «четвёрка» — а в те времена пятая категория соответствовала наивысшей сложности. На вершине альпинисты обнаружили останки двух советских солдат (это они определили по остаткам амуниции и кирзовым сапогам) и станковый пулемёт «Максим». Люди нашего поколения если и не видели въявь эту громадную махину, то, может быть, помнят этот пулемёт по фильму «Чапаев»: Анка лихо стреляет из него — маленькая девушка за громадным пулемётом. Как эти солдаты умудрились без альпинистского снаряжения втащить этот пулемет на такую сложную вершину?! И потом держали оборону, по-видимому, против солдат горнострелковой дивизии «Эдельвейс» — вокруг валялись расстрелянные гильзы. Альпинисты похоронили солдат там же, где те приняли смерть: собрали вместе кости и амуницию, завалили камнями, наверху водрузили пулемёт «Максим».