| |
Выхода
фильма «Морфiй» Алексея Балабанова ждали, и, наверное, мы, гатчинские зрители
ждали с особым чувством, ведь
картина может стать участником нашего фестиваля «Литература и кино».
Она идеально подходит под тематику кинофорума, «Морфiй» – экранизация рассказов Булгакова, что само по себе интересно,
да еще и в титрах значится много ярких имен. И поэтому особенно обидно было увидеть то, что
получилось. Фильм сделан плохо. Это - стильная халтура и эксплуатация
сразу многих конъюнктурных тем: наркомания, революция и интеллигенция,
даже антисемитизм, если хотите. Кроме того, как я уже сказала, громкие
имена Балабанова, Бодрова, Дапкунайте прикрывают то, что выглядит довольно
жалко. Но давайте разбираться по порядку, и раз уж я завела разговор
о фильме, как об экранизации, разбираться с привлечением первоисточника,
а именно «Записок юного врача» М. Булгакова.
Я прочла булгаковские записки,
кажется, на первом курсе университета, и сразу же облегченно вздохнула,
что не осуществилась моя первая профориентационная мечта, я не стала
врачом. Ни за что не смогла бы я нести такую безумную ответственность
за человеческие жизни, которая легла на плечи героя «Записок». Я каждый
раз переживала за юного доктора Бомгарда, когда ему попадался трудный
пациент, жалела его, сочувствовала, бежала вместе с ним проглядывать
книги перед операцией, замирала, когда в его окошко раздавался ночной
стук, и на пороге Богом забытой больнички появлялась смерть в обнимку
с очередным «сложным случаем». Живой и простой язык «Записок» составлял
четкий зрительный ряд, создавая эффект полной сопричастности. И летом
погружалась я во вьюжные февральские ночи и радовалась «далеко в небе
пахнущей весне». «Записки» в целом удивительно зримы, идеально подходящи
для экранизации. Исключение же как раз составляет «Морфий». После действия,
быстро развивающегося в начале, и заканчивающегося смертью доктора Полякова,
эта вещь несобытийна, и если говорить о ее экранизации, то тут возможны
два пути.
Первый, наиболее соответствующий
духу булгаковского рассказа, сделать из «Морфия» бенефис хорошего актера.
Нет, даже блестящего актера. Например, Евгения Миронова или, возможно,
кого-нибудь из талантливых молодых, но обязательно театральных, актеров.
Только так можно поставить «историю болезни», описанную больным и врачом
одновременно. Герой, доктор Поляков, – человек запутавшийся, погибающий,
но сильных страстей. Он вытравливает из себя страсть к женщине страстью
к морфию, он врач и знает, чем это грозит. Читая «Морфий» невозможно
отделаться от ощущения, что врач сам себе делает сложнейшую операцию,
отвергая других лекарей и презирая наркоз. Да, он жалуется на слабость
воли, он сбегает из лечебницы, но доктор Поляков – не ничтожество, не
конченый человечек, готовый за дозу на все. Он – личность, бьющаяся
с самим собой, своей совестью, разрывающийся между непреодолимым влечением
к морфию и пониманием собственной деградации. Думаю, не следует сбрасывать
со счетов и время действия, полный сумбур власти, озлобленность и страх,
провинциальные слухи, которые могут быть страшнее столичных событий.
И все это нужно сыграть, с первого до последнего укола, с галлюцинациями,
иллюзиями, отрешенностью от мира и, в то же время, ужасом перед разоблачением.
Вот тогда фильм бы состоялся.
Создатели «Морфiя» пошли куда
более простым путем, сделав, собственно, «Морфий» фоном для экранизации
отрывков из «Записок юного врача». От ужасов морфинизма, «сухой смерти»,
как называл его булгаковский Павлов, остались лишь дрожащие руки и очень
натуралистичная рвота после рюмки водки, виртуозно исполненная молодым
актером Бичевиным. Все. Доктор Павлов лишился своего внутреннего мира,
вернее внутренней войны и лишился своего лица, личности, которую, несмотря
на слабость, можно было уважать. В фильме герой жалок, слаб, невыразителен.
В него не веришь. А если учесть, что в сценарии ему еще и приписаны
все действия другого «юного врача» (в фильме перемешаны рассказы о докторе
Бомгарде и «Морфий», рассказывающий о его коллеге), то возникает ощущение
мозаичности героя. Нет целостного образа, есть юноша, который то отважно
решается на сложную операцию, то дрожит над баночкой с наркотиком, то
занимается в туалете любовью с уездной вдовушкой, то стреляет в волков
на зимней дороге. И все эти личности никак не склеиваются между собой.
Видимо, чувствуя полнейший распад сюжета, авторы пошли на трюк «великого
немого», выставляя перед очередной сценой письменную заставку, вроде
«первый укол» или «волки». Воспринимается такой ход как попытка хоть
как-то объединить разрозненные сценки постреволюционной провинциальной
жизни. Их еще объединяет шприц в руках героя или его второй, но самой
любимой, любовницы (Дапкунайте), но этому герою не сочувствуешь. Он
из тех малолеток, которые сейчас вырывают сумки у пенсионерок, чтобы
собрать жалкие гроши на очередную дозу. Это не булгаковский герой. Ну,
а каков поп, таков и приход.
Вслед за главным героем тянутся
и остальные. Анна Николаевна, в исполнении Дапкунайте, глупа и, по-моему,
совершенно равнодушна к проблемам жалкого, подсевшего на наркоту вчерашнего
студента. Она может плакать, каяться, ходить обнаженной, что, несомненно,
привлекает к фильму некоторую часть публики, но это не та женщина, которая
скажет «я удавлюсь, если ты не поедешь лечиться». А если она это и скажет,
то тут же выкинет что-нибудь легкомысленное. Пожалуй, единственный актер,
который в фильме на своем месте и «боевом посту» - это Андрей Панин
в роли фельдшера. Жаль, что роль сокращена до полного непонимания зрителями,
а чего же, например, бывалый фельдшер падает в обморок при трахеотомии,
не такой уж кровавой операции.
Одно можно записать фильму в
плюс. Это воссоздание атмосферы, в которой происходят события. Саундтреком
идут старые записи Вертинского и Вяльцевой, в тему звучит «Кокаинеточка».
С большой любовью воссоздан интерьер туалета в провинциальной усадьбе,
до мельчайших подробностей показан унитаз в психиатрической больнице.
Углич, с уже подвергшимися разграблению церквями и покосившимися домами
тоже в тему, театральные афиши, синематограф, сани, огромная деревянная
ванная, которую выразительно таскают из одного корпуса больнички в другой,
аптека с «пузырьками того времени», старые медицинские пособия. Не буду
перечислять дальше. Десять баллов бутафору и художнику. Но разве это
в фильме должно быть главным? Такое сейчас могут почти все. Причем легко
воссоздается любая эпоха. Вспомните «Исчезнувшую империю» Шахназарова.
А вот населить эпоху ее людьми, заставить их жить там так, чтобы у зрителя
бежали по спине мурашки от волчьего воя, чтобы его трясло от вида заканчивающегося
раствора счастья – этого авторы фильма сделать не смогли. В который
раз слово оказалось сильнее картинки.
Но, все же, думаю, фильм получит
свою порцию восторгов. Вот интересно будет последить за ним, если «Морфiй»
все-таки привезут к нам на фестиваль.
|
|
