С самого момента создания реактор был центром научных исследований в Филиале ФТИ им. А.Ф. Иоффе, и деятельность научных сотрудников, работающих в Филиале, так или иначе была связана с ним. И не только сотрудников Филиала, но и других исследователей в Ленинграде, использующих в работе нейтроны, в том числе и меня. В 1960 г. я был аспирантом кафедры радиохимии химического факультета ЛГУ и занимался исследованием химических превращений металло-органических соединений свинца и висмута при бета-распаде металла в этих соединениях. Работа шла трудно, особенно по изучению полоний-органических соединений, образующихся при бета-распаде Bi R₃^a, т. к. источником ²¹⁰Bi (RaE)^b служили старые радоновые ампулы, которых не хватало. RaE можно было получать путем нейтронного облучения ²⁰⁹Bi по реакции ²⁰⁹Bi (n,γ.) > ²¹⁰Bi в реакторе. Мои однокурсники, В.Д. Тренин и Г.И. Шапкин, которые уже работали в Филиале, посоветовали мне обратиться к руководству реактора, чтобы мне разрешили провести облучение. Главный инженер реактора Кир Александрович Коноплёв, к которому я обратился, дал такое разрешение и распорядился оказывать мне всяческое содействие в этом деле. Дело оказалось не простым, т. к. сечение захвата нейтрона ядром 209Bi составляло всего несколько миллибарн. Для того чтобы получить необходимую активность RaE, приходилось более недели облучать небольшой слиток ²⁰⁹Bi с чистотой 99,999% нейтронами в максимальном для реактора потоке – порядка 10¹⁴ н/м²c. После этого, несмотря на высокую чистоту образца, приходилось порядка недели выдерживать образец для понижения наведенной посторонней активности. Для того чтобы переложить образец в транспортный контейнер, нужно было вытащить его из алюминиевого блочка, в котором он облучался в канале реактора. Из-за действия больших доз гамма-нейтронной радиации резьбу на крышке блочка заклинивало и приходилось разрезать его на фрезерном станке, который находился в помещении, радиационный фон в котором был в десятки раз больше нормального. Эту работу выполнял прекрасный специалист, бывший летчик Анатолий Николаевич Тимохин. Он заходил в это радиоактивное помещение и выполнял работу за несколько минут, чтобы не получить лишней дозы облучения. Далее облученный образец помещали в транспортный контейнер. При этом вес контейнера должен был быть таким, чтобы образец не «светил» и его можно было вынести через рамку радиационного контроля. Как правило, вес этого контейнера составлял 16 кг. Я помещал этот контейнер себе на плечо, пешком добирался до станции Пудость и далее на электричке, а затем на трамвае привозил его в здание НИХИ ЛГУ. Таким образом, благодаря квалифицированной и бескорыстной помощи прекрасных специалистов и просто хороших людей, работавших в ту пору на реакторе ВВР-М, удалось выполнить диссертационную работу, которая по сути дела положила начало изучению химии органических соединений полония, о которых до этого ничего не было известно. В дальнейшем, работая в лаборатории Ивана Семеновича Кирина, наша группа химиков продолжила работы по радиохимии вместе с сотрудниками реактора и получила много значимых результатов. Например, при бета-распаде ¹³¹J были получены кислородные соединения ксенона. Последние три-четыре десятка лет, работая в Радиобиологическом отделе вместе с группой под руководством Александра Григорьевича Свердлова, мы получили существенные результаты о биологическом действии нейтронов. Но это уже отдельная тема.

Прошло почти 50 лет с того момента, как я начал сотрудничать с людьми, работающими на реакторе. Было сделано много работ в области радиохимии, радиационной химии и радиобиологии, но первые контакты с сотрудниками реактора, душевное отношение к начинающим исследователям ярко запечатлелись в памяти.

^aR₃ – органический радикал

^bR_aE – продукт распада радия

С.А. Грачёв

Из сборника воспоминаний и научных статей «Реактору ВВР-М 50 лет».

Фото Т. Потаповой