«Мы мечтали о морях-океанах,

Собирались прямиком на Гаваи»

А.Галич.

В начале своей жизни молодому человеку важно поставить перед собой такую жизненную цель, которая к концу жизни полностью преобразует как его самого, так и мир, который его окружает. Летом 1947 г. я перешел на третий курс Ленинградского индустриального техникума и одновременно закончил десятилетку. Мне было 17 лет. Я жил в огромной комнате, где кроме меня было еще 24 человека. В комнате стоял равномерный гул, из которого нельзя было выделить отдельные звуки, но это не мешало сосредоточиться. И вот тут-то у меня и появилась основная цель моей жизни. Я должен жить во Французской Полинезии на одном из необитаемых островов архипелага Туамоту, сидеть на берегу в ослепительно белой рубашке, смотреть, как на меня накатываются волны Великого Тихого океана и думать о вечных ценностях.

В то время такая цель выглядела совершенно нереальной. Я был бедным студентом в поношенной ремесленной шинели. Помощи мне было ждать неоткуда. Вся моя семья (5 человек) умерла в блокаду от голода. Я ясно понимал, что простой советский человек на острова поехать не может. Ему этого никто не разрешит, да и денег на это у него нет. Необходимо войти в высшую научную элиту страны, членам которой разрешают выезжать за рубеж. А для этого надо было много и упорно работать. Поставив себе такую цель, я подходил к кому-нибудь из своих друзей или знакомых и огорошивал их вопросом, имеют ли они в жизни большую цель. Человек терялся и отвечал, что нет. Тогда я рассказывал о себе. После этого мне говорили, что это обычные юношеские мечты, которые с годами улетучатся. Они смеялись надо мной и говорили, что ничего из этого не выйдет…

Между тем годы шли. Я с красным дипломом закончил заочное отделение физического факультета ЛГУ по специальности физик-теоретик и поступил в Теоретический отдел ФТИ им. Иоффе, где занялся расчетами исследовательских ядерных реакторов. Моими первыми учителями были Аркадий Захарович Долгинов, Владимир Наумович Грибов и Георгий Васильевич Скорняков. Я стал доктором, профессором, в 1966 г. организовал сектор физики исследовательских реакторов, которым (с перерывом в 8 лет) заведую до сих пор. Но я ни на йоту не приблизился к поездке на Туамоту. Я не был ни членом КПСС, ни осведомителем КГБ. В 1970 г. партия взяла науку под свой прямой контроль, я стал ”невыездным”.

После того, как в результате Горбачевской перестройки рухнула Берлинская стена, благодарные немцы были готовы всячески загладить свою вину за нападение на Россию. Вначале посланцами России стали ученые. В 1992 г. мне одному из первых была присуждена престижная профессорская премия Фонда имени Александра фон Гумбольдта. В дипломе было сказано: “За выдающиеся достижения в области ядерной физики”.  Согласно статусу премии я с семьей должен был жить в Мюнхене, занимаясь чем угодно, и получать при этом зарплату немецкого, а не советского профессора. А это, как говорят в Одессе, две большие разницы. И тут я понял, что время поездки на необитаемый остров наступило. Я пошел к хозяину недешевого туристического агентства, которое размещалось в цокольном этаже Мюнхенского дома на Гизела Штрассе, где я жил, и сказал, что хочу поехать на Таити.

–        Это Вам обойдется в 250 USD/сутки – ответил он.

–        У меня есть дополнительное требование, – сказал я, – я должен жить на необитаемом острове совсем один.

–        А это называется “вильд”, – ответил хозяин, – но это Вам обойдется на 100 USD дороже.

–        А за что и кому мне надо будет платить, если там кроме меня никого не будет, – спросил я?

–        Ну, как никого не будет, а три смены поваров, – ответил хозяин. – Поезжайте не в сезон: других обитателей в остальных бунгало будет мало. 

–        Вы меня не поняли, – сказал я, – я должен быть на острове совсем один.

–        А Вы отойдите на дальний конец острова и будете один.

–        Да нет, – возразил я, – кроме меня на острове никого не должно быть.

–        Ну, тогда, – сказал хозяин, – купите себе остров. Вот недавно Фрэнк Синатра купил себе один из Маршальских островов во Французской Полинезии.

–        Таких денег у меня нет, – ответил я. – Ладно, давайте я заплачу за авиабилеты и за одни сутки пребывания в отеле на Таити. А там, на месте, осмотрюсь. 

Я заплатил за полет на Таити и обратно, за одну ночь в отеле и 02.12.92 г. самолетом авиакомпании Эйр Франс вылетел на Таити. (В тот момент 1 USD стоил 1.676DM.)

К поездке я тщательно подготовился. Для прогулок по каменистым пляжам я приобрел специальные пластиковые сандалии; запасся едой на первое время и даже купил тонкий и прочный репшнур, которым намеревался привязать себя к пальме, чтобы меня не унесло штормовым ветром в море. При посадке в самолет, летевший из Мюнхена в Париж, дама-полицейский увидела какие-то банки в чемодане и попросила меня показать, что это такое. Я достал из чемодана мюнхенскую свиную тушенку.

– А что, Вы думаете, в Париже нет свиной тушенки? – спросила дама.

– Да нет, но я лечу еще дальше, в Папаэте (столица Таити).

– А что, Вы думаете, в Папаэте нет свиной тушенки?

– Да нет, но я лечу еще дальше.

Дама посмотрела на мой Российский паспорт и махнула рукой.

В самолете, который летел из Парижа в Лос-Анжелес, я сидел рядом с английским адвокатом, бывшим офицером морской пехоты. Он женат на прелестной креолке. Она на 50% француженка, на 25% таитянка и на 25% китаянка. Это совпадает с этнографическим составом жителей г. Папаэте.

Когда мы прилетели в Лос-Анжелес, была глубокая ночь. Здесь европейцы вышли, а в самолет стали загружаться  баскетбольного роста инженеры и их охранники с космодрома Канаверал. У всех у них через плечо висели огромные армейские мешки с различным спортивным инвентарем.

Через 6 часов нас опять погрузили в самолет, но из-за какой-то неисправности он еще 2 часа оставался на земле. Пассажиры начали сначала ворчать, а потом откровенно ругаться. Особенно буйствовали немцы.

– Безобразие, – возмущались они, – Unordnung. Это типично французское разгильдяйство. В Германии на летном поле давно бы стоял готовый к рейсу второй запасной самолет.

Наконец, самолет взлетел.

От Ленинграда до Папаэте кратчайшее расстояние по дуге составляет более 15 тысяч км. На самолете из Парижа через Гренландию почти 16 тысяч. Самолет покрыл их за 28 часов. За вычетом 8 часов стоянки в Лос-Анжелесе он летел с неплохой крейсерской скоростью 800 км/час. Между Парижем и Папаэте временная разница составляет 11 часов. Сейчас мы их потеряли, но на обратном пути наберем. Мы летели вслед за вращением Земли. Поэтому, когда мы прилетели, на часах было примерно на 11 часов больше.

Прилет из Европы самолета компании Эйр Франс раз в две недели является главным событием в жизни Фааа – единственного аэропорта острова. Пассажирам первого класса красивая таитянская девушка повесила на шею две гирлянды: одна из перламутровых ракушек (хэй пупу), а другая из цветов магнолии (хэй тиарэ). Здесь эти цветы очень крупные и как-то по-особенному сильно пахнут. Пассажирам эконом-класса за ухо закладывали цветок. Мне тоже. После прохождения таможенных формальностей я поспешил в угол зала прилета, чтобы заказать билеты на местный самолет до атолла Рангироа. Вокруг звучала таитянская и французская речь, и я не понимал ни слова. К счастью, кассир, который продавал билеты на местные авиа-рейсы, хотя медленно и плохо, но говорил по-английски. Я купил билеты на местный самолет да атолла Рангироа и обратно, вышел наружу и уселся пить крепчайший кофе с ледяной водой, оглядывая прохожих. Через полчаса я поднялся и пошел на пункт обмена местной валюты (во Французской Полинезии ходили только тихоокеанские франки: 1USD=93.87FR). Я хотел достать деньги и вдруг с ужасом обнаружил, что сумочка, в которой было все: кредитная карточка, деньги, паспорт, обратные билеты, записная книжка со всеми адресами и т.д., отсутствует. Мне не на что даже послать телеграмму жене в Мюнхен, чтобы оттуда друзья помогли мне. В холодном поту я бросился назад в здание аэропорта. К этому времени уже все служащие разошлись по домам. Массивная дверь из прозрачного пуленепробиваемого стекла была закрыта. Я стал отчаянно в нее ломиться. С той стороны подошел огромный верзила полицейский таитянин и погрозил мне резиновой дубинкой. Но я продолжал отчаянно стучать, указывая в сторону конторки кассира местных авиалиний. Что-то, по-видимому, в моем лице было, что, в конце концов, полицейский сжалился и открыл дверь. Я опрометью бросился к конторке. Кассир был еще там. В углу дивана, где я сидел, лежала моя нетронутая сумочка. Я заглянул внутрь – все было на месте. Разговоры об исключительной честности полинезийцев оказались чистейшей правдой…

Ю.В. Петров

(продолжение следует).